Похождения нелегала - Страница 36

— Почему они будут говорить «битте-дритте»?

— Да потому что хотят в Германии работать! А деньги какие зашибать с тобой станем! Двойные деньги, соображаешь?

— Почему двойные?

— Во недоразвитый. Я давно заметил: все Толики недоразвитые. Другой бы въехал с полпинка. Двойные потому, что по два раза пену снимать будем. С барух за проезд, а здесь за провоз товара.

— С кого за провоз?

— С Каролинки. Каролинка хорошо платит.

— За провоз чего?

— Говорю тебе: за провоз товара. Если с каждой сифоньетки два куска за проезд, с Каролинки четыре куска за штуку, это шесть тысяч марок, с девяти — пятьдесят четыре тысячи, мне тридцать, тебе остальные, так мы ж целый блок повезем, десять пачек, плюс еще пачки три я по карманам рассую, ты прикинь! За месяц станем миллионерами.

— Да ты, да как ты смеешь мне… — пьяно возмущался я, хватая Кирюху за грудки, — да у меня университетский диплом… да чтоб живым товаром торговать… Вот сейчас дисминуизирую тебя к чертовой матери. В циркового карлика превращу. И скажу, что таким родился.

— Тихо, тихо ты! — говорил Кирюха, дыша в лицо мне водкой и луком. — Никто ж не знает, кроме нас с Каролиной! А Каролина — у, деловая! Она тебе и паспорт, и квартиру, и постоянный вид на жительство… Но и ты, со своей стороны… За всё надо платить.

Вот так мы с ним толковали, пока не прибежала строгая госпожа с засученными рукавами ковбойки.

И грянул запоздалый бой.

Досталось между делом и мне.

Таки поделом: нечего разнимать влюбленных.

Всё гордыня ненасытная, всё потребность приносить людям пользу.

72

Из холла в глубь подвала вел узкий коридор с добрым десятком глухих коричневых дверей, что делало эту часть помещения похожей на спальный вагон.

Вчера из-за каждой двери доносились ритмичные вздохи, рычание и возня.

Сейчас здесь стояла мертвая тишина.

Я прошелся по коридору, подергал дверные ручки: всё заперто. За одной дверью — богатырский, с переливами храп.

Я прошел в щель над порогом и оказался в тесной комнатушке — естественно, без окон. Почти все ее пространство занимала широкая постель. Над изголовьем тускло горело бра. Стена в ногах кровати была сплошь зеркальная, в углу еще нашлось место для крохотного санузла.

На постели, раскидав чудовищно толстые ноги, храпела полуголая Каролина. Кирюха, съежившись, как младенец, сопел у нее под бочком.

У Кирюхи, кстати, на лице не было ни одного следа побоев: что значит касанье любящей руки.

Как бы то ни было, у меня отлегло от сердца: значит, с этими всё в порядке, можно уходить.

Притом уходить с достоинством, в полный рост: на тумбочке лежала связка ключей.

Я покинул обитель страсти, со злорадством запер ее на два оборота и направился было к выходу из вагонного тупичка, но тут за соседней дверью вскрикнул звонкий девичий голос:

— Мне же больно, козел! Тебе говорят, больно!

Жаловалась моя соотечественница, и оставить этот вопль без внимания было невозможно.

Я подобрал нужный ключ, открыл дверь — за нею оказалась точно такая же клетушка с тусклым бра и несоразмерно огромной постелью. На постели ничком лежала девушка в ярко-розовом пеньюаре, она спала непробудным сном.

Сколько я ни тряс ее, она только мычала, но не просыпалась. Миловидное личико с распухшими губами. Свежая царапина на щеке. Я ее вчера точно видел.

Даже вспомнил, что зовут ее Тома.

Именно ее анатомию расхваливал Кирюха, именно к ней он всё рвался, за что и был больно побит.

73

Я на время оставил спящую в покое и пошел в соседнюю комнату. Та тоже была обитаема, но ее владелица не спала, она сидела на постели в дешевом тренировочном костюме, поджав ноги, и смотрела на меня.

Совсем молоденькая, ни дать ни взять — участница школьной Олимпиады.

— О, господи! — тоскливым шепотом сказала она. — В такую рань — и то покоя нет. Ну, что приперся? Чего надо? Вас вилльст ду, шайсе кёрл? Чего ты хочешь, засранец?

Я приложил палец к губам.

— Пожалуйста, тихо. Я хочу тебе помочь.

— Ой, — вскрикнула девушка и прикрыла рот рукой. — Может, вы из посольства? Ну, скажите, что вы из посольства, пожалуйста! Я знала, что вы меня найдете. Дяденька, миленький, спасите, увезите отсюда поскорее! Замучили, зажрали… Мордуют, насилуют каждую ночь, Рататуиха дерется, спасу нет никакого…

И зарыдала.

Глупая девчонка. Ну, кто это может прийти из посольства небритый, похмельный и с фингалом на лице?

— Как ты здесь оказалась?

Вытирая кулаком слезы, девушка стала рассказывать.

Студентка из Питера, зовут Леной, хотела подработать на каникулах за границей. По объявлению обратилась в фирму «Ясные зори». Предложили уход за пожилыми людьми. Почему бы и нет? Дело святое.

Привезли сюда, паспорт отобрали, в первую же ночь зверски изнасиловали и избили для острастки. Пригрозили засадить в тюрьму: будто бы неправильно оформлена виза.

С тех пор уже полгода держат взаперти, еженощно запускают клиентов, иногда сразу по несколько человек.

— За ночь нахлебаешься чужих слюней, — рыдала Лена, — полный рот. Вонючие, гунявые, только такие сюда и приходят. Да еще извращенцы. Посмотрите, — расстегнула молнию, — живого места нет, вся искусана, исцарапана, избита.

Под курточкой голубело жалкое, тощее, замученное полудетское тельце. Зрелище, вызывавшее лишь страх и тоску. Неспроста мне всё чудился морг.

— Сколько вас таких здесь?

— Шесть девчонок.

— Все из Питера?

— Нет, почему же? — с неожиданной обидой возразила Лена. — Томка и Дашка москвички, одна Наташка из Воронежской губернии, еще одна Наташка из Саратова, а Катаржинка вообще из Польши. Саратовскую Наташку взял немец, вроде собирался жениться, потом обратно привез.