Похождения нелегала - Страница 35

Я вскочил как подброшенный. В глазах потемнело.

А где сладкая парочка? Где Каролина и Кирюха?

На постели их не было, на тумбочке тоже.

Я придирчиво осмотрел каждую складку одеяла, каждую крошечку на нашем пиршественном столе.

Нет, по-моему, я их все-таки вернул. Помню, мы с Кирюхой еще ходили в какой-то подвал.

Или это было до того?

Отличное начало легальной жизни. Черт меня подгадал делать опыты спьяну! Там же нужно аккуратно просчитывать погружение, да и возвращение тоже.

Может, наплясавшись я забыл их вернуть — и они свалились с тумбочки и лежат теперь на замусоренном половике?

А может быть, я вернул их не до конца, оставил лилипутами полуметрового роста, и они слоняются теперь по «Рататую», пугая своими гримасами постояльцев…

69

Стараясь ступать осторожнее, я вышел в коридор — пусто.

Прошел в столовую — там тоже никого. Огромные настенные (точнее, напольные) часы, приветствуя меня, звучно пробили пять.

Дверь первого номера была распахнута настежь, на убранной койке стоял Кирюхин саквояж: заходи и бери.

На всякий случай я проверил свой бумажник: все мои деньги были в целости и сохранности. Пистолет тоже.

Во второй номер пришлось стучаться.

Дверь открыл щуплый азиат (по всей видимости, вьетнамец) в оранжевой детской пижамке.

Глаза его, и без того узкие, жмурились спросонок.

В номере было не меньше полудюжины его соотечественников: двое спали валетом на койке, остальные вповалку на не застеленном полу.

— Извиняюсь, — пробормотал я по-русски, забыв соответствующее немецкое слово.

Запрокинув лицо, вьетнамец оскалился.

Я решил, что он улыбается, и попытался изобразить ответную улыбку, но это было излишне.

— Пьяная русская сволочь, — четко произнес на языке дружбы вьетнамец и захлопнул дверь.

Свой третий номер я оставил для более тщательного осмотра. Остальные два были пусты.

В администраторской на диванчике, прикрывшись пледом, спал темный небритый мужик кавказской наружности — должно быть, тот самый Махмуд, которым пугал меня Кирюха.

На кухне никого не было.

Может быть, сладкая парочка отправилась на какой-нибудь ранний промысел? Я слышал, здесь, в Германии, практикуются утренние рыбные базары.

Эту успокоительную версию пришлось, однако, отбросить: массивная входная дверь «Рататуя» была закрыта на мощный крюк изнутри.

Но был еще и подвал. Кирюха всё заманивал меня в подвал, пьяно подмигивая в сторону зоркой хозяйки: ей, мол, знать об этом совершенно не обязательно.

И мы с ним спускались в этот самый подвал.

Очень скверный подвал.

Там пахло блевотиной и кровью.

Там были девчонки, но я их не видел.

Или видел — но не всех.

Мертвые девчонки. Очень много мертвых девчонок.

Целый морг.

А потом туда прибежала Каролина и стала хлестать Кирюху по щекам, приговаривая:

— Ах, Томочку тебе надо? У Томочки другая анатомия? Вот тебе, вот тебе Томочка!

Била она звучно и сладострастно, наотмашь, толстыми своими ручищами, из носа у Кирюхи текла кровь.

Вряд ли после этого мы могли дружно танцевать на столе среди банановых шкурок.

Хотя кто знает… Милые бранятся — только тешатся.

70

Я спустился по черной лестнице, наугад прошел анфиладу подвальных комнат.

Чистые, сухие, добротно оштукатуренные и хорошо освещенные помещения. Почти жилые — во всяком случае, пригодные для складов, экспедиций, даже офисов.

Но никаких мертвых девочек там не было. В одном зале стояли стиральные машины, в другом фанерные лопаты для снега, огнетушители, всякий хозяйственный инвентарь и старая кухонная мебель. В третьем сушилось белье. Между прочим, исключительно женское.

В глубине виднелась обитая оцинкованной жестью дверь. Я замедлил шаги. В похмельной голове замерцала бредовая, но очень яркая картина: стеллажи до потолка, в них глубокие ниши, оттуда торчат полуприкрытые белыми простынями девичьи ноги с судорожно сведенными пальцами. На простынях — бурые пятна крови.

Добро пожаловать в ад.

Дверь была наглухо заперта, но внизу имелась вентиляционная решетка. Правда, оттуда тянуло вовсе не мертвечиной, а жизнеутверждающим пивным запашком.

Так или иначе нужно было войти.

И я вошел.

За дверью мне открылся прилично обставленный холл с ковровым покрытием, совершенно уже не подвального вида.

Прямо-таки пещера Али-Бабы.

Журнальные столики, мягкие кресла, бра и торшеры, зеркала и диваны, телевизор, стеллажи для журналов.

Чем-то это было похоже на приемную частного дантиста… если не обращать внимание на запятнанный палас, от которого исходили порочные ароматы.

Здесь я ночью сидел, ждал приятеля, листал журналы.

Те еще журналы, сплошная порнуха.

На каждой странице — мыльные тела, снулые лица совокупляющихся, мясистые члены, введенные во все мыслимые человеческие отверстия, вплоть до ушей и ноздрей.

71

И тут в моей памяти всплыл тошнотворный, очень опасный, очень плохой разговор с пьяным Кирюхой.

Еще не побитый и довольный собою, Кирюха сидел вот здесь, под приклеенной к стене репродукцией Ренуара.

— Ты прикинь, — наклонившись над столиком, внушал он мне, — в одной пачке с тобой едут шесть — нет, даже десять девиц.

— Каких еще девиц? — тупо спрашивал я.

— Без разницы, каких. Главное, чтоб помоложе. Это ж компания, бесплатно можно трахаться всю дорогу, и они же будут говорить тебе «битте-дритте».