Похождения нелегала - Страница 5


К оглавлению

5

Он вынул из кармана серенький, пластмассовый, вроде бы игрушечный пистолет, прицелился в мошку. Легкий щелчок — и тварь, кувыркнувшись на лету, рухнула вниз.

Ловкость, с которой Огибахин это проделал, неприятно меня удивила. Да и само наличие боевого оружия в кармане сугубо штатского пиджака от «Босса»…

Впрочем, еще более странным было другое.

— Позвольте! — воскликнул я. — Эта пушка — она лежала у вас в кармане. Какая же тут контактная дисминуизация? Или карман тоже должен быть дырявым?

— Ложная ходка ума, Виталий Витальевич, — снисходительно промолвил Огибахин. — Пистолет уменьшился, как и всё, что находится внутри уменьшающихся объектов. Как и ваш аппендикс, набитый всякой дрянью, прошу меня простить. Тут гораздо более сложный вопрос: почему сама планета не сокращается вместе со мною? Вообразите, что я начинаю дисминуизацию стоя на поверхности земного шара босиком. Или в дырявых носках.

— Ну, и что? Всё уменьшится, никто не заметит.

— Всё, да не всё! Самолеты куда будем сажать?

— Какие самолеты?

— О святые угодники, — терпеливо вздохнул мой собеседник. — Значит, верно говорят, что по уровню IQ журналисты уступают сантехникам. Вообразите: ваш авиалайнер оторвался от взлетной полосы и утратил контакт с Огибахиным. А он как раз в этот момент начинает дисминуизацию всей планеты.

Я вообразил — и содрогнулся.

— Надеюсь, вы не пробовали? — спросил я, понизив голос.

— Пробовал, и неоднократно! — торжествующе ответил Огиба-хин. — Но ничего трагического не происходит. Потому что окружающая среда мне не подвластна. Ни земля, ни воздух, ни даже водичка в ванной.

— А штаны — не среда? — полюбопытствовал я.

— А штаны не среда, — отвечал Огибахин.

Возразить против этого было нечего.

Мы постояли на краю стола, как два курортника, любующиеся пейзажем с головокружительной высоты горных террас.

Впрочем, кабинетные дали едва просматривались сквозь сизый туман, из которого возникали, проплывая мимо, то цветные пузыри, то косматые медузы.

Вот в такие неуютные края загонял свои автобусы с невинными жертвами кровавый Фредди Крюгер.

Мало того, что пространство вокруг нас было гуще крутого бульона, оно к тому же было пронизано гулкими трескучими звуками, среди которых выделялись сочные очереди крупнокалиберных пулеметов: я не сразу догадался, что так трезвонят редакционные телефоны.

Эта пальба не мешала мне отчетливо слышать, как в приемной кто-то говорит по секретарскому аппарату:

— Да ну, опять лясы точит, вечно к нему липнет всякая шваль. Вот уволюсь — тогда напляшется.

Голос был басовитый, раскатистый, я с трудом сообразил, что это моя сотрудница Лизавета.

— Не удивляйтесь, — сказал Огибахин. — Слух при дисминуизации становится острым, как у кролика, никакие стены уже не помеха.

Внезапно на меня накатил приступ удушья и страха: мне вдруг почудилось, что воздух слишком густ для дыхания и что я никогда уже не вернусь в нормальный мир.

И — непрекращающийся озноб, от которого ныли все суставы.

Доверяться незнакомому человеку было, в общем-то, безрассудством: в каком положении я окажусь, если мой посетитель сделает отсюда ноги один?

— Ладно, — сказал я, — довольно экспериментов. Пора возвращаться, у меня много дел.

— Что, жутковато? — с улыбкой спросил Огибахин.

Я машинально отметил, что у него недостает как минимум одного зуба — четвертого верхнего слева, сразу после клыка. Эта мрачная подробность набросила тень опустошенности на его одутловатое лицо, и даже глаз его над выбитым зубом показался мне сатанински пустым.

— Зато теперь вы понимаете, что без личной встречи нам было не обойтись. Если бы я просто прислал вам свою статью, вы пролистали бы ее как фантастику, к тому же еще и скверно написанную: в отличие от некоторых, я не художник слова.

Он протянул мне руку, мы сели на самый край бездны: предусмотрительность нелишняя, журнальный столик мог и не выдержать веса двух полнометражных мужиков.

Секунда неприятного головокружения — и я с облегчением обулся, надел пиджак и пересел в кресло. Нет, господа хорошие, подумал я, больше меня туда не заманишь.

— Благодарю вас, — сказал я Огибахину, — всё это очень занимательно. Чем же редакция может быть вам полезной? И какая опасность угрожает Российской Федерации?

— Этого не объяснишь в трех словах, — ответил после паузы Огибахин. — Прочтите мою статью на досуге — и давайте созвонимся через неделю. Точнее, я вам сам позвоню. Адреса своего не оставляю — по той простой причине, что у меня его теперь нет. Эти записи я делал для себя, никакого прикладного значения они не имеют. Но по ним вы составите представление о глубине проблемы. Уверяю вас, всё намного серьезнее, чем может показаться. Мой проклятый дар далеко не безобиден. Из-за него я потерял работу, любимую женщину, стал бомжом, квартирным вором, попал в лапы мафии, едва не сделался киллером — и в итоге утратил родину. Врагу не пожелаю столько зла. Но главное зло еще впереди. За мной охотятся, меня преследуют люди, у которых страшные, глобальные цели. Перед ними я беззащитен, вот почему я и обратился к вам.

Надо признать: неподдельное чувство, с которым всё это было произнесено, тронуло мое черствое журналистское сердце.

Мы тепло распрощались, и клетчатый гость удалился, оставив свою черную пластиковую папку.

Внутри лежали мелко исписанные от руки листы. На верхнем значился не предвещавший ничего доброго заголовок:

«Феномен Огибахина».

5