Похождения нелегала - Страница 8

Разумеется, тот факт, что я могу дисминуизироваться хоть во фраке и в цилиндре, несколько меня раскрепостил. По крайней мере, теперь я мог без краски стыда размышлять о цирковой карьере.

Выступают же, в конце концов, лилипуты. Может быть, они тоже непроизвольно дисминуизировались еще в утробе матери — и застряли на всю жизнь в таком состоянии, не имея понятия, как вернуться в нормальные размеры.

Осмелев, я перенес эксперименты за пределы ванной комнаты — на свой ученический стол.

Устанавливал карманное зеркальце, уменьшался перед ним — и отрабатывал походку, жестикуляцию фокусника. Танцевал, выделывал пируэты.

Между делом наколдовал себе кучу мелких тетрадок, карандашиков, вообще разных фитюлек.

Фантазировал о собственном цирке, где будут выступать карликовые тигры, карманные зебры и слоны.

6

По моей настоятельной просьбе мама принесла с работы прелестного котеночка по имени Тишка: хозяйке было жалко его топить.

Тишка хорошо прижился в нашей квартире, мама его очень полюбила. Особенно она ценила Тишку за то, что свои кошачьи надобности он, потомственный городской кот, справлял, сидя на унитазе, только что воду за собой не сливал.

Мама всё умилялась и звала меня полюбоваться, как черный Тишка сидит, тряся хвостом, на краю белого стульчака.

С этого беззлобного веселого существа я и задумал начать создание своего собственного мини-зверинца.

Но меня ожидала полная неудача.

Как только я первый раз дисминуизировался в присутствии Тишки (просто для пробы, чтоб психологически подготовить его к дальнейшему), ласковый котенок словно осатанел: шерсть его вздыбилась, он зашипел, потом завыл неожиданно толстым дурным голосом, боком-боком отскочил к закрытой двери, стал прыгать на нее — и, озираясь на меня, подвывать. Уши его прижались, как у рыси, на них даже как будто выросли кисточки, глазищи стали косые и совершенно бешеные.

Честно говоря, я испугался и прекратил эксперимент.

После этого Тишка совершенно переменился: стал диким, царапучим, гадил где попало, при моем появлении начинал шипеть и прятался в дальние углы, где я не мог его достать.

А я и не пытался. Мне стало ясно, что моим грандиозным планам не суждено осуществиться: видимо, животные болезненно переживают нарушения масштабной иерархии.

Можно себе вообразить, как реагировал бы на мою дисминуизацию бенгальский тигр.

Так что о цирковой карьере пришлось позабыть: что это за цирк без своего зверинца?

В конце концов мама решила, что Тишка взбесился, надела рукавицы, отловила его и куда-то унесла.

На память о цирковых моих фокусах остался только крохотный, наперсткового размера будильник: мама обнаружила его и долго удивлялась. Я соврал ей, что нашел эту штучку на улице.

Вообще меня мучило то, что я ни с кем, решительно ни с кем не могу поделиться своим опытом.

Сверстники — народ безжалостный: доверься я им — они живо превратили бы меня в объект настольных игр.

Страшный сон преследовал меня до самого окончания школы: будто одноклассники гоняют меня остро отточенными карандашами по парте и в жутком смехе разевают красногубые рты.

Это был, как оказалось впоследствии, пророческий сон.

7

Я не хочу сказать, что у меня вовсе не было ни приятелей, ни подружек. Однако приятели смутно улавливали, что я от них что-то скрываю, что я не вполне такой, как они: одних это злило («Много о себе понимает, а, спрашивается, на каком основании?»), другие сторонились меня, как больного («Да ну его, мутный какой-то»), третьи старались допытаться, нащупать слабинку, подловить — и уж потом вдоволь поиздеваться.

Помню, один записной наш остряк язвительно сказал:

— Огибахин? Да у него всегда такой вид, как будто он портянки украл.

К этой теме он вернулся еще раз, и, чтобы отвадить его от подобных шалостей, я был вынужден прибегнуть к физическому воздействию: разбил ему нос, а он мне очки. Да, тогда я уже носил очки: зрение от дисминуизации портится.

Что же касается подружек, то я не без оснований предполагал, что они отнесутся к моему дару пренебрежительно.

Совсем другое дело, если б я мог увеличиваться в размерах, это по-мужски, по-суперменски, таким кавалером можно даже гордиться… но увеличиваться мне, увы, не дано.

Первая же одноклассница, которой я в минуту телесной близости всё из благодарности рассказал, отреагировала, мягко говоря, неадекватно. Почти как Тишка.

Это было в кино, мы с ней сидели на последнем ряду и ласкали друг друга в темноте, становясь всё смелее и смелее.

О соседстве других зрителей мы как-то не думали, я и сейчас не могу припомнить, был там кто-нибудь по соседству или нет.

Может, и были, но занимались тем же самым.

Вот тогда я и сказал ей шепотом:

— Хочешь, я уменьшусь и заберусь к тебе вот сюда?

Стефа слушала вполуха, поглощенная своими ощущениями, и я, осмелев, продолжал рассказывать ей о своем даре.

— Дурак! Пусти, дурак! — прошипела вдруг Стефа, вскочила и стала пробираться к выходу. Я не поспешил за нею только потому, что мне нужно было еще привести в порядок свой костюм.

Хорошо еще, что головкой Стефа была слабовата, не вполне поняла мои откровения и уж тем более не могла их связно пересказать.

У товарок от ее лепета создалось впечатление, что в сексуальных делах я какой-то особо изощренный садист, и многие девочки стали поглядывать на меня вопросительно-туманными взорами.

Мне оставалось лишь закрепить за собой эту даром доставшуюся репутацию, что я и сделал, напустив на себя сардонический вид и научившись сквозь зубы отпускать скабрезные реплики.