Вторая сложность: подбирать красавицу с земли надо очень осторожно. Металл при дисминуизации становится тоньше самой тонкой фольги, а пальцы человеческие, увы, шершавы. Машина, как мотылек, не терпит лишних прикосновений.
Помню, одну «альфу-ромео» приятного цвета «блау-металлик» Гелберт забраковал именно по этой причине: я долго не мог нашарить ее в темноте среди палых листьев, и в итоге бедняжка оказалась вся мятая и ободранная, как после падения с моста.
К счастью, проблемы утилизации у нас с Гелбертом не было: я просто дисминуизировал злополучную тачку — и раздавил ее каблуком.
Вся операция, включая доставку добычи в ангар и моего возвращение в объятья подруги, занимала от силы час-полтора.
Керстин быстро привыкла к тому, что по ночам я настойчиво укрепляю свое здоровье.
Иногда даже сама выгоняла меня на улицу, если я задремывал по причине отсутствия договоренности с Гелбертом:
— Иди, иди, лежебока! Я пузатых мужчин не люблю.
Приходилось одеваться и бегать. Правда, уже не по окрестным городам, а около дома.
Верная подружка моя кручинилась, что тюремные письма не дают ей возможности составить мне компанию.
Бедная, она даже не подозревала, как далеко я порой забегал: бывало, что и за три сотни километров.
Свой регион мы, по вполне понятным причинам, предпочитали не обслуживать.
Старина Гелберт немало сделал для того, чтобы мне было удобно и приятно работать. На рекогносцировку по окрестным городам и селам меня возил в своей «омеге» его старший сын. С ним же я выезжал и на дело: «омега» дожидалась меня в трех-четырех кварталах от места кражи.
Гелберт дорожил моими способностями, я ценил его доброе ко мне отношение.
Вообще мы были очень дружны. Часто, обмывая очередное успешное дельце, вспоминали день нашего знакомства и смеялись.
Он хотел дружить домами, как это принято между добрыми партнерами, и обижался, что я не спешу познакомить его с Керстин.
Другой на моем месте сотрудничал бы со стариной Гелбертом до сих пор.
Но у меня были далеко идущие планы.
В один теплый весенний вечер я брал джип «чероки» — отличную боевую машину оливкового цвета, сияющую никелем, хромом и вообще новизной.
Судя по явно заказному номерному знаку с тремя шестерками, джип принадлежал какому-нибудь молодому бонвивану.
Заказать номер в Германии, как я слышал, несложно, плати двадцатник и рисуй, но люди степенные предпочитают оставлять это дело на волю случая — либо заказывают год своего рождения, чтоб не забыть.
Едва я успел подобрать свое новое приобретение с земли, как за моей спиной кто-то негромко сказал по-немецки:
— Ни с места, или буду стрелять. Я всё видел.
И для убедительности ткнул меня в хребтину стволом.
Это был не полицай: фраза «Я всё видел» с головой выдавала любителя.
Между тем мы и сами были с усами. У меня в кармане тренировочного костюма лежал «глок-30». Я уже столько раз дисминуизировал эту штуковину, что давно забыл ее подлинные размеры (несколько великоватые для вечернего бега).
Однако пускать подарок «Аметист-банка» в ход я не собирался. В сущности, вся моя деятельность угонщика являлась ловлей на живца — хитроумной ловлей, в которой рыбак и наживка соединялись в одном лице. Крадя машины в богатых кварталах, я ненавязчиво демонстрировал потенциальным партнерам свои возможности.
И вот мой план сработал. Смышленый богач увидел меня в деле, клюнул на приманку, и объяснения теперь не нужны.
— Проходите к дому, — скомандовал голос. — Не торопясь и без резких движений.
Я обернулся.
Позади меня стоял круглолицый молодой человек в махровом купальном халате с винчестером в руках. Признаться, я предпочел бы, чтобы на его месте оказался более респектабельный господин. Но выбора у меня не имелось: напротив, это меня выбирали.
— Делайте, что вам приказано, — грозно сказал мой новый властелин. — Иначе подстрелю и сдам в полицию.
Слово «иначе» лишний раз подтверждало, что всё идет по задуманному.
Через калитку я вошел в маленький садик с цветущими магнолиями, узорно вымощенная дорожка подвела меня к крыльцу одноэтажного краснокирпичного дома. Молодой человек с винчестером наперевес следовал за мною.
Вестибюль был отделан непрозрачным снаружи дутым стеклом медного цвета, бронзовая табличка на добротной дубовой двери извещала, что в этом доме проживает Георг Ройтберг, ювелир.
— Дверь открыта, заходите, — поступила команда.
Дом ювелира оказался намного просторнее, чем можно было предположить, глядя на него с улицы.
С фасада он выглядел как одноэтажный, но участок круто шел под гору, и со стороны сада в доме обнаруживалось целых три этажа.
На самом нижнем, с выходом на террасу и в сад, Ройтберг устроил себе бассейн с джакузи, бильярдную и бар с мягкими креслами и цветовой музыкой.
В этом баре мы и просидели почти до утра, беседуя за кампари, как двое старых знакомцев, и наслаждаясь симфонией в синих тонах, разыгрывавшейся на стенах и на потолке.
Операция «чероки» сорвалась по чистой случайности: господин Ройтберг, счастливый наследник старинного ювелирного дома, приняв душ, шествовал в опочивальню и по дороге бросил взгляд в окно. Мои действия его живо заинтересовали, и рука сама потянулась к винчестеру.
Это был именно тот человек, которого я должен был встретить: при своем нешуточном состоянии (как позднее писали газеты, порядка тридцати миллионов) Георг был любопытен к жизни и не скован предрассудками своего класса.